– Кофе сварили по-итальянски, мистер Горовиц, – каре-зеленые глаза улыбались, – очень рекомендую.
К десерту полагались маленькие рюмочки с ликером, пахнувшим, горьким апельсиновым цветом. Мистер Теодор сказал, что это Grand Marnier Cuvée du Centenaire, выпущенный десять лет назад, к столетнему юбилею компании. Мэтью никогда так не обедал, даже на званых приемах. Он не увидел, как мистер Теодор расплатился. Счет не принесли к столу. Новый знакомец поднял руку: «Мистер Горовиц, вы мой гость. Я чувствую себя виноватым, из-за моей неловкости».
Серый, потертый, облитый кофе пиджак, грязную рубашку, старый галстук завернули в фирменный пакет универсального магазина «Лорд и Тэйлор». Мэтью незаметно, щупал дорогой, ирландский лен нового костюма. Галстук тоже был новым, итальянского шелка, цвета голубиного крыла, с легкой, серебристой искрой. Ботинки остались теми же самыми, поношенными. Мэтью думал, что метрдотель обратит на них внимание, однако у мистера Теодора обувь оказалась тоже не новой. В Америке любили блестящие, скрипевшие при ходьбе ботинки. Мистер Теодор, будто догадался, о чем думает Мэтью. Он заметил, изучая меню:
– Английские аристократы, мистер Горовиц, никогда не появляются в новой обуви. Ботинки разнашивает кто-то из слуг, желательно, – он смешливо поднял бровь, – под проливным дождем, в грязи. Потом их может надеть лорд.
– Дядя Джон лорд, – вспомнил Мэтью. Принесли иранскую черную икру, на поджаренном, ржаном хлебе. Мэтью соблюдал кашрут только дома. Отец ходил в ортодоксальную синагогу, но поступал точно так же. Авраам Горовиц говорил:
– На улице, на службе, мы должны быть американцами, милый мой. Горовицы здесь триста лет живут. Мы не должны отличаться от всех остальных.
Мать Мэтью родилась в Филадельфии, в старой, хорошей еврейской семье. Родственники Мэтью не ставили рождественскую елку, но не видели ничего плохого в опере, театрах и светских книгах. Мать научила Мэтью играть на фортепьяно.
Он отлично знал французский и немецкий языки, разбирался в литературе, но в генеральном штабе такое никому не было нужно. Сослуживцы ничего, кроме служебных циркуляров, и газет, не читали. Говорили только о спорте. Особой популярностью пользовались скачки и бокс. Мэтью хорошо боксировал, и еще лучше стрелял, но нельзя, же было бесконечно обсуждать лошадей и нокауты.
Когда кузен Меир переехал в столицу, Мэтью стало легче. Меир тоже много читал. Они даже сходились во вкусах. Оба любили Хемингуэя, и Джека Лондона. За книгами Мэтью представлял себя таким же, как герои романов, человеком, не знающим страха, спокойным, и уверенным. Меир улыбался: «Не надо отправляться за Полярный Круг, чтобы стать героем, Мэтью. Можно просто, честно, служить своей стране».
Мэтью тогда читал книгу об экспедиции Амундсена на Северный Полюс. Амундсен, с покойным сэром Николасом Кроу, Вороном, открыл Северо-Западный проход. Они пробрались среди льдов, на крохотном шлюпе «Йоа», с командой из шести человек.
– Посмотри, – наставительно сказал Мэтью, – Амундсен, в предисловии, пишет: «Если бы Ворон был жив, он бы, без сомнения, пошел со мной к Северному полюсу». Но все открыто, – грустно добавил Мэтью, – исследовать нечего.
Серо-синие глаза кузена опасно заблестели. Мэтью удивлялся тому, как Меир, невысокий очкарик, на вид подросток, мог, иногда, преобразиться.
– Он, наверное, похож на дедушку Меира, который в Войне за Независимость участвовал, – думал Мэтью: «Его портретов не сохранилось, а жаль. Хотел бы я на него посмотреть». Сняв очки, кузен протер стекла платком:
– Ворон, дорогой мой, не только погиб где-то во льдах, но и потащил за собой жену, оставив двоих детей сиротами, без единого цента. Он продал все имущество покойной бабушки Мирьям, далеко не бедной женщины, чтобы финансировать экспедицию на поиски корабля, который, если и дошел триста лет назад до Антарктиды, то давно лежит на дне морском!
Укоризненно покачав головой, кузен вернулся к документам. Углубившись в книгу, Мэтью вспомнил, что Ворон был женат на сестре нынешнего герцога Экзетера, леди Джоанне.
– Ушли в экспедицию и не вернулись, – он переворачивал страницы, – никто о них больше, ничего не слышал. Но тело отца Ворон привез в Англию, нашел его могилу на севере, когда с Амундсеном обретался.
Мэтью подумал о замке дядя Джона, о сталелитейных и химических заводах «К и К». Европейская промышленность от американского биржевого краха не пострадала:
– Кузену Питеру в этом году двадцать один исполняется, – Мэтью отпил темно-красное бордо, – нравится это тете Юджинии, или нет, однако она должна передать сыну управление концерном. Ее, наверное, в палате общин склоняют на все лады, – леди Юджиния Кроу была депутатом от партии лейбористов. Питер Кроу, как намекали в письмах лондонские родственники, ушел из семьи, студентом Кембриджа, из-за дружбы с сэром Освальдом Мосли. Питер стал членом «Британского союза фашистов и национал-социалистов». Юноша руководил молодежной организацией чернорубашечников, как их называли, и с родственниками связей не поддерживал.
– Интересно, – подумал Мэтью, – он может в Германию перевести производство, когда войдет в права наследования. Если он поклонник мистера Гитлера, пусть рядом обосновывается, – за обедом они с мистером Теодором о политике не говорили.
К удивлению Мэтью, человек, неловко обливший его кофе, оказался русским инженером. Мистер Теодор приехал в Америку изучать постановку дел на автомобильных заводах. Советский Союз очень интересовал прогрессивный опыт американцев. Мэтью никогда еще не встречал русских. Отец кузена Питера был русским, однако он погиб на войне. Русским был и кузен Теодор, живший в Париже. Мэтью хотел сказать об этом новому знакомцу, но вовремя прикусил язык. Отца кузена Теодора убили, на гражданской войне. Кузен, с матерью, еле выбрался из России. Он был ярым, правого толка монархистом.
– Он коммунист, – Мэтью смотрел на спокойное, красивое лицо, мистера Теодора, – не надо ему о таком знать.
Выяснилось, что мистер Теодор в партию не вступал.
– У нас демократическая страна, мистер Горовиц, – объяснил инженер, – в конституции гарантирована свобода слова, свобода печати и собраний. Я сделал хорошую карьеру, пользуясь вашим языком, будучи беспартийным человеком, – мистер Теодор трудился старшим инженером на новом, автомобильном заводе, на реке Волге. Он показал Мэтью советский паспорт и дал ему визитную карточку:
– Я провел три месяца в Детройте, мистер Горовиц, не вылезал с конвейера. Мне кажется, я заслужил отдых, – мистер Теодор рассказывал о советских стройках, о красотах страны. Юноши, ровесники Мэтью, в Советском Союзе, командовали военными соединениями, и получали под ответственность заводские цеха.
– Мы ценим молодежь, мистер Горовиц, – заметил русский, – и даем ей развиваться. Любые поездки, обучение…., – он повел рукой, – со мной здесь работала целая делегация, ребята вашего возраста, – он улыбнулся.
Мэтью понял, что такие поездки оплачивало государство, как и отдых в гостиницах на побережье, как образование, от школы до университета, или обучение языкам. Английский у мистера Теодора был отменным. До революции он закончил инженерный факультет. Мистер Теодор водил машину, и даже самолет. Мэтью знал военных пилотов. Он и сам, иногда, думал пойти в авиацию. Однако в воздушных силах царила такая же скука, как и в остальной армии. Приятель, инспектировавший авиационную базу, сказал, что, кроме одного тренировочного полета в неделю, больше ничего в войсках не происходило.
– Как и везде, – мрачно подумал Мэтью:
– Только в Советском Союзе интересно. Они строят новые города, исследуют Арктику, летают через Тихий океан…, – они с мистером Теодором говорили о литературе. Русский читал и Хемингуэя, и Джека Лондона. Они даже поспорили. Мистер Теодор сказал:
– Хемингуэй, отличный писатель. Но в его книгах, к сожалению, царит уныние. Понятно, – он курил дорогие папиросы, поблескивали золотые запонки, – после войны Европа лежала в развалинах. Молодое поколение потеряло иллюзии, ориентиры. Сейчас другое время, мистер Горовиц, – он подмигнул Мэтью, – мне еще не исполнилось сорока, но, когда я смотрю на ваших ровесников, молодых командиров, инженеров, я себя, чувствую стариком…, – мистер Теодор подарил ему журнал «СССР на стройке», на английском языке.
Они расстались у отеля Вилларда. Мистер Теодор жил в советском посольстве. Мэтью, сам того не ожидая, улыбнулся: «Это наш семейный особняк. Его до войны продали. Я в нем никогда не был».
– Приходите, – радушно предложил русский.
– Я вам все покажу. Конечно, дом перестроили, но все равно, вам бы, наверное, было интересно посмотреть. В общем, – заключил мистер Теодор, – звоните мне в любое время, – он написал телефон на карточке, автоматической ручкой Паркера, с золотым пером.
